Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец [3-е издание, 1934 г.]
— А сейчас нельзя собрать правление?
— При всем желании невозможно. Мы постановление сделали только по субботам заседать и по вторникам. Золотое время на разговоры тратить жалко.
Николка и Козлов прекрасно поняли, что Петр хочет посоветоваться не с правлением, а со своим отцом. Но делать было нечего. Николка отказался от чая, поднялся и пошел из избы. Козлов за ним. У крыльца столкнулись со стариком Скороходовым. Он шел через улицу, опираясь на две палки. Очевидно, ему уже сообщили, что у Петра идет важный разговор, и он не выдержал, пошел к сыну. С Петром он уже давно помирился, еще во время болезни.
Козлов не мог пропустить Скороходова молча.
— Опоздал, друг, — сказал он насмешливо. — Кабы без костылей путешествовал, может быть, и поспел. А так опоздал.
— Я всюду поспею, — ответил Скороходов смиренно. — Мне палочки не мешают, а помогают.
— Да, ты поспеешь! — согласился Козлов. — Без твоего участия ни одно свинство на селе не обходится.
Петр Скороходов из окна услышал разговор и выскочил на крыльцо.
— Прошу с папашей в политические споры не вступать! — закричал он нахально. — Ему это врачом запрещено на год. Кондратий его хватит опять, если он разволнуется.
— Нас переживет, — сказал Козлов. А Николка прибавил:
— Раз гроб на замок запер, значит умирать не собирается.
Старик Скороходов страшно рассвирепел.
— Молчи, Чурасов! — закричал он и замахал костылями. — А то языка опять лишусь. Где есть такое распоряжение, чтобы коммунары единоличников без языка оставляли?
Петр Скороходов размашисто соскочил с крыльца, подбежал к Николке и начал шептать ему на ухо:
— Убедительно прошу вас папашу не задевать. Мне докторша определенно сказала, что дальше успенья он не протянет. Пусть уж последние дни без неприятностев поживет и при языке.
Козлов плюнул, взял Николку под руку, и они пошли по деревне. Немного еще посидели на дворе в телеге, поговорили о том, что дело можно считать проигранным. Надо было придумать что-нибудь новое. Но ничего нового не придумали. Николка вернулся в коммуну злой, прямо к ужину.
Над столом горела электрическая лампа, и вокруг нее вились белые бабочки. Николка вошел молча и сел. Все поняли, что дело прогорело. Джек пришел с опозданием.
— Ну как? — спросил он бойко и принялся за винегрет. — Накрутил?
Николка махнул вилкой.
— Не соглашается Петр. Власть потерять боится, ясно.
— А Козлов?
— Козлов хоть сейчас.
Джек съел целую тарелку молча. Попросил еще, засмеялся.
— Придется к делу технически подойти.
— Это как?
— Да очень просто. Поезжай завтра в Чижи, объясни там, что мы начинаем электричество распределять. Дадим всем членам «Кулацкой гибели» по лампочке. Может, у них членов и прибавится.
Николка посмотрел на Джека внимательно.
— А энергии-то у нас хватит?
— Еще останется. Ведь у нас на двести ламп запас энергии есть.
— А провод где внешний возьмем?
— Снимем с изгороди колючую проволоку и размотаем.
— А пойдет по ней ток?
— Думаю, что пойдет. Потеря, конечно, будет. Но что ж делать.
— А ведь идея! — закричал Николка. — Электричество нашим союзником будет против Пети… Как я не додумался? Ведь козырь-то какой! Чем Петр Павлович его покроет, а?
На другой день под вечер на дворе у Козлова собрались все члены «Кулацкой гибели». Колхозники, босые, в расстегнутых рубашках, молодые, загорелые, расселись прямо на земле, полегли на пузо. Кто постарше, разместились на телеге и оглоблях, ребята на изгороди. Козлов вынес маленький столик и сел за председателя. Докладчиком выступил Николка Чурасов.
Сначала он рассказал о предложении кооперации, упомянул и о тракторах и о ссуде. Большинству дело уже было известно.
Поэтому решение приняли почти без прений: с докладом согласиться, предложить правлению действовать совместно с «Новой Америкой».
— Запиши, Гриша, — сказал Козлов брату. — Теперь другое дело, товарищи.
Колхозники насторожились, все думали уже, что собрание кончается, и стали подниматься с мест.
— Есть у нас в коммуне мысль, товарищи… — начал Николка с подъемом и остановился.
Начало заинтересовало.
— Ну, какая мысль, говори! — закричали колхозники.
— А вот какая мысль. Раз мы теперь вместе работать будем, хотим мы забросить электрический провод в Чижи и энергию подать, примерно по лампочке на двор. Хотелось бы знать ваше мнение…
Первыми с забора слетели ребята, бросились к столу. За ними взрослые. Столик окружили, Николку забросали вопросами.
— Когда проведете? Что стоить будет? А ты не шутишь?
— Прошу занять места и относиться к делу выдержанно! — закричал Козлов. Кое-какой порядок восстановился.
Николка разъяснил, что подать ток можно скоро, как только столбы будут поставлены, и обойдется это удовольствие примерно по пяти рублей со двора.
Снова началось волнение: дешевая цена удивила. На дворе поднялся крик. Столик повалили, все лезли к Николке с заявлением, что хотят к току примкнуться и деньги могут внести хоть сейчас.
Николка поручил Козлову составить список желающих пользоваться электричеством и собрать двести столбов для подвески провода. Потом быстро простился и ушел.
В Чижах начались чудеса. На двор к Козлову попер народ, который к нему сроду не захаживал. Все спрашивали об одном: можно ли к току примкнуться и какие будут условия. Козлов разъяснял всем, что проводить электричество будут только членам «Кулацкой гибели». Выводы отсюда ясны. Единоличники собрались, на улице и решили послать делегацию в «Новую Америку» с просьбой осветить все избы сплошь.
У избы Козлова была толкучка до поздней ночи. Входили, уходили, кричали. В десять часов он потушил в избе свет и лег спать.
В полночь кто-то тихо постучался к нему в окно.
— Кто еще? — спросил Козлов сердито.
— Пусти.
— Кто, спрашиваю?
— Советкин.
Козлов впустил Советкина в избу и зажег свет. Советкин попросил завесить окно тряпкой и начал расспрашивать об электричестве.
— Да ведь к вам, дорогой товарищ, это не относится, — сказал Козлов с хитринкой. — Речь о наших членах идет, а ваших мы не касаемся.
— Неправильный подход, — возразил Советкин. — Мы тоже колхозники. И реку прудить опять же я помогал.
— Ничего сделать не могу. Такое постановление коммуна вынесла. У нас с весны большое дело затевается. Переходи в нашу артель — получишь лампу.
— Да ведь я не один. Со мной товарищей полтора десятка.
— Всех примем.
— Больно название у вас неподходящее: «Кулацкая гибель».
— Название что! Не в названии дело.
Советкин крепко задумался.
— Ну, вот что, Козлов. Давай так договоримся: как загорится у тебя лампа в избе, я к тебе опять приду. Тогда потолкуем. До этого времени ничего сделать нельзя. Прямо говорю, не верят наши ребята в электричество. Говорят, это коммуна шутит шутки для интересу.
— Однако тебя прислали?
— Однако прислали.
— Ну, хорошо. Заходи через десяток дней. Вот на этом самом месте будет огонек гореть в бутылке. Сам убедишься.
— Ладно, зайду. А вы как провод тянуть будете, нас в виду поимейте.
На другой день Козлов роздал наряды по артели: кому столбы в роще рубить, кому развозить, кому копать ямы. Решили работы провести ударно, придавали им большое значение.
Через три дня столбы повезли по полю. Была намечена линия проводки. Стали рыть ямы.
В коммуне в это время тоже шла работа. Джека послали в город за проводами, патронами, лампами. А Чарли, Булгаков и Маршев занялись размоткой колючей проволоки. Пришлось всю ее снять с изгороди, что была вокруг сада и огорода. Проволоку смерили и решили, что до Чижей хватит.
Разматывать проволоку было невесело, резала она руки и кололась, но выхода другого не было.
Николка считал, что первая же электрическая искра ударит в самый бок Петру Скороходову. Советкин как-то встретил Козлова и сказал ему по секрету, что восемнадцать дворов хотят отколоться от «Умной инициативы», чтобы получить свет.
Электричество не загорелось
Зеленая масса осела в башне, и надо было пускать силосорезку снова в ход.
Теперь на силос косили вику с овсом, наметили порубить и кукурузу. Возы с зеленым кормом заскрипели на дворе, машина застучала, вентилятор загудел. Чарли опять засучил рукава и стал у башни.
Пионеры в коммуне очень полюбили Чарли. Было в нем много повадок, приемов в работе, разных штучек, которые казались смешными, но нравились. Кроме того, он освоился немного с языком и рассказывал ребятам, как мог, разные истории. В смешных местах он хохотал первый, и это помогало разбираться в его рассказах.